Окрестинский заметки - 4

Окрестинский заметки - 4


***

Автозак, старый бело-синий "газон", истлевших еще в советское время, отличает от спецмашины спецназа одна значительная деталь - наличие камер для задержанных в салоне. Одна общая побольше и сколько павзбочных с сиденьями, рассчитанными на трех человек. Что кто-то будет в этих замкнутых и тесноват камерках ехать стоя, проектировщиками понятно незакладена. Но ведь известно едем вшасьцёх. Темнота почти исключительная, машина трясется на заворот, а ты думаешь, куда лучше девать свою голову, чтобы хотя лацьвей немного дышалось. Едем мы долго, даже задолго, как на мой скромный вкус. После почти столько же стоим, короткими перерывами или то движемся, или снова супыняемся. Арестованные требуют немного воздуха, так как дышать совсем невозможно. К тому же еще тьма и очень тесно. Охранник немного открывает двери во время остановки и тонюсенькую лучики света и нагло-вольный воздух прорывается к нам звонкий. Так стоим может, с час, хотя естественно уточнять время уже трудновато. Все мобильные напрочь с посаженными аккумуляторами: родственники, знакомые, правозащитники ...


Наконец кто-то милостиво дает приказ на нашу передислокации в здание. - Что, это "советские" разве? Но, не спутайте с "партизанами"! Еще 18 человек на Жодино! - Вот это уже плохая новость. В этих условиях трястись до Жодино не нужды нет никому. Если там даже ждет гостиничный номер. Очевидно, что, когда и номер, то не гостиничный. Но обходиться и мы остаемся здесь вместе. Нас выводят из автозаке и по двое в затылок друг другу расставляют в коридоре. Люди понемногу разнявольваюцца, начинают разговоры. "А я еще шел на эту площадь с верой, что мы что-то известно изменим! .. - Разочарованно произносит молодой человек в зеленой одежде. "И что?" - Отвечает ему в тон Евгений, могилевский активист, знакомый мне еще по первым автозаке. - "А я примером шел совсем без какой либо веры!" "Чего же тогда шел? .." - Не понимает его собеседник. "Иногда проще пойти, чем дома сидеть!" Хрупкую спор пытается остановить охранник, рявкнув на нас. "Вера имеет в чем-то основываться, а здесь никто ничего предварительно не делал ... Я знал, что победить так невозможно, но и не выйти вместе с другими не мог ..." - тихо произносит Евгений. "Тихо, сказал вам!"

Мая бумажка с корреспонденцией вещей куда запрапала и меня, а также еще пятерых таких же бедняга потащили в кабинет для досмотра. Остальные уже должны занять свои надлежащие места по камерам: тогда мы им очень завидовали, потому что лучше хоть такая определенность, чем прямая неопределенность в своем будущем. В комнате для досмотра нас прежде всего парассавали по знакомым уже стаканах. В некоторых из них еще раньше ждали другие наши товарищи, пераеханыя слепым и наглым правосудием. Как на удивление у нас достаточно быстро переписали вещи, но ... С час постояв в ожидании оформления в изолятор около стены, мы снова были распределены по стаканам. До сих пор можно было хоть немного раскрепоститься: кто-то даже успел на скамье посидеть немного, а веселый бородач Саша, с которым потом будем вместе делить камеру и четырнадцать суток, вообще позволяет себе вольности, вроде зажечь украдкой свет товарищам, что ждут описи в стакане, где он до сих пор сидел. Милиционеры мало обращают внимание на то, замардаваныя составлением бесчисленных сообщений, описей и записей.

Нас параскидали по стаканам, если они паразумели, что в ближайшее время никто оформлять нас в изолятор не собирается, а им самим нужно отдохнуть. От судебных окрестинском стакана качественно отличаются большей высотой потолка и отсутствием лавочки. Курить же и звонить естественно запрещено, как и раньше. Естественно, что все это пытаются делать, если выпадает хотя какая возможность. Украдкой актива мобильный, чтобы прислать краткую смску родным - я на Окрестина, дали пятнадцатой По телефону из пяти непринятой звонков, краткая смска от знакомой с чувствителен словами поддержки. Пока отправил смску до меня пытался дозвониться бывший учитель, старый мой друг, но трубку брать не стал, так как заварухалася и без того заметно нервничая, охрана. Рядом со мной два парня. Имена уже помню слабо (простите, друзья), но ведь столько имен и людей за последние двадцать часов. Оба приблизительно моего возраста, сами зарабатывают себе на жизнь. Пока. Дадут ли и дальше работать никто из нас не уверен. Даю другу быстро праэсэмэсиць домой, а сам чутко прислушиваюсь к тому, что происходит в коридоре. В коридоре останки бывшего столпотворения: еще двенадцать человек, которых не знают куда девать. Милиционеры здесь более суровые и даже отказывают нам в питье, мол они сами вторые уже сутки ни пьют, ни едят, и жен нет ... видят. Но время от времени грукацяць стаканами с чаем, что нам в стаканах хорошо отдается. Попить можно только в туалете, из крана, вкусной воды, которую сегодня не портит даже запах хлорки и канализации.

Во дворе стоит какой-автозак, кажется "партизанские". Его начальник конвоя уже дважды приходил ругаться, даже позвонил полусонном начальства и начал наседать, чтобы арестованных приняли впрочем здесь, что в Боровляны он их не повезет, что в тех Боровлянах, с которыми он лично имел интимные отношения, их все равно развернуть, так как у него в "заковали" не сбиты, и не больные. Появляется он в конце часа через три и звонит дежурному офицеру в МВД, что арестованные в него уже более трех часов находятся в машине, что они уже волком воют, что ему это все надоело вконец, что он сам два дня не ел, не спал, что выгружает их здесь и горы оно огнем. По его тоне не чувствуется обретения какого-то прямого взаимопонимания с дежурным. Но больше сюда данного офицер не приходит. Люди стоят по стаканам, хотя стоят уже невозможно, сесть тоже не можно, почти сутки никто не спал. Считай как в концлагере, - шутили еще в автозаке. - Разве только собак не хватает ... И придумывали систему перагруквання для обмена новостями между камерами и утешали себе шуточками о том, что какие-то американские туристы-экстремалы выложили бы немало денег за такие приключения и стоит представить себе теперь на их месте. Но тут уже действительно трудно: один пытается чуть присесть, два других стоят - и так меняемся.

"Почему вы так себя ведете с людьми, вы хотите, чтобы вас возненавидели?" - Спрашиваешь через щель в форменной мехавай шапке. "Зря. Я вас тоже ненавижу, через вас другие сутки не ем и не сплю нормально! "- Получаешь циничный, но искренний ответ. Думаешь, тем более что недалеко до гражданской войны, когда ненависть становится взаимной. Видимо не так и далеко ... Ответ же на все просьбы один: мы вас сюда не звали! Хотя отказаться от подобных предложений обычно достаточно трудно.

Сидим уже который час. Наконец достаешь охранников размышлениями вслух о том, что много людей уже почти сутки ютятся по кладовках без пищи и воды, а гипертонический криз штука опасная - вот был человек и за час сгорел, и отвечать за смерть придется не тем, кто давал приказы, а кто караулил. Охранники молчать и таким образом словесную дуэлю этот раз выиграем мы. Может и это или что-то другое, но вынуждает их пойти на какие-то тайные переговоры с начальством, чтобы на сдачу часов дать нам, параставленым по стаканам, бросить свои кости в пустой камере рядом, на первом этаже. Паскидавшы на пол матрасы и палегшы на них или на голые доски двухэтажных тюремных коек, все засыпают неспокойным сном. Сном без снавидав. Сном освобождением.